Суть

Правда, целый ряд имен существительных типа нагоняй, расстегай, поцелуй (ср. сложные слова: перекати-поле, сорви-глова, держиморда, скопидом, вертихвостка и некоторые другие) иногда сопоставляется с соответствующими формами повелительного наклонения или возводится к ним. При этом подчеркивается роль экспрессивных факторов в этих семантических сдвигах³⁵⁷ (ср. незабудка). Но субстантивация личных форм глагола изъявительного наклонения – явления исключительное (ср. суворовское слово немогузнайка; ср. Каннитферштан).

Тем более интересны наблюдения над образованием имени существительного суть (ср. форму 3-го лица множ. ч. наст. вр. от быть), особенно в силу той своеобразной и разнохарактерной судьбы, которая выпала на долю различных форм глагола быть.

Слово суть обозначает «сущность», «самое главное в чем-нибудь», «существо чего-нибудь». Оно употребляется в стилях современного книжного и разговорного русского языка (ср. по сути дела, в чем суть вопроса, суть в том, что… и т. п.). Вот несколько иллюстраций из русской литературы XIX в.

У П. А. Вяземского в статье «Допотопная или допожарная Москва»: «В сем последнем [простонародьи], по мнению их, вся сила, вся жизнь, все доблести, одним словом вся русская суть» (Вяземский, 1882, 7, с. 114). У А. А. Фета в письме к П. Перцову (от 26 июля 1891 г.): «Мой один искренний совет – не радуйтесь обилию набегающих мотивов, а выжидайте момента, когда ваша поэтическая суть, как бы ломая всякие преграды, вырвется наружу и выскажется в совершенно новой и лично вам свойственной форме» (цит. по: Русск. писатели о лит-ре, 1, с. 446).

Слово суть не было включено ни в один толковый словарь русского языка до словаря В. И. Даля. Оно не встречается в языке Карамзина, Жуковского, Батюшкова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Следовательно, можно думать, что оно получило права литературного гражданства не ранее 30–40-х годов XIX в., иными словами – оно влилось в русский литературный язык вместе с потоком других профессиональных и народных выражений, подхваченным и расширенным реалистической художественной литературой³⁵⁸.

Необходимо вспомнить, что еще в старославянском языке, наряду с сущьство (ούσία), было образовано и слово естьство (φύσις), а в языке Константина Болгарского отмечено и слово сутъство как синоним слова естьство³⁵⁹. Правда о слове естьство академик А. И. Соболевский писал: «Несомненно, это славянское слово – не буквальный перевод греческого слова, созданный переводчиком, а слово, существовавшее в языке древних болгар ранее знакомства их с христианством. Если производить его от формы 3 л. ед. есть (как делает Бернекер), это имя должно считаться явлением единственным в своем роде»³⁶⁰. По мнению А. И. Соболевского, церковнославянские слова на -ьство, производные от имен, причастий, местоимений, тесно связаны по значению с теми словами, от которых произведены. «Но естьство не связано с формою 3 л. ед. есть по значению; оно значит, чаще всего, φύσις. Следовательно, должно производить его не от дошедшего до нас причастия (или отглагольного прилагательного) с корнем *ес – *естъ, образованного одинаково с вѣстъ, ятъ, битъ, крытъ и т. п.»³⁶¹. Но этимология А. И. Соболевского гадательна, и сомневаться в связи слова естество с формой 3 л. есть нет оснований (ср. сутьство).

Необходимо также отметить в русских народных говорах употребление формы есть в значении имени существительного. С одной стороны, есть противопоставляется субстантивированному нет. Например, по естю и нет живет (Пословицы Даля), из нета не выкроишь естя (там же). От этих фактов нельзя отделять старинного ести (множ. ч.) «списки или ведомости о наличных людях»: быть в естях, противоположно выражению: быть в нетях (В естях столько-то оказалось, в нетях столько-то) (см. сл. Грота – Шахматова, 1907, т. 2, с. 154)³⁶². Другое значение слова есть соотносительно с народно-областным быто и быт «имущество», «достаток», «пожитки».

В академическом «Словаре русского языка» читаем: «Есть, и. ж. и Есть, я., м. (Третье лицо глагола в смысле существительного). 1. Имущество, достаток, наличность чего-нибудь. За есью (естью) хорошо, Петрозав. (Кулик). По естю старец келью строит. Послов. Даля. (…) От естя люди не плачут (Д.)» (там же).

От слова есть в этом значении образован ряд прилагательных, морфологическая структура которых отражает народно-областные своеобразия словопроизводства: естенный и естешный (естошный), естный и естевый (в значении «зажиточный»). Ср. также естественный и естевной (там же, с. 145).

Слово естевый встречается у Д. Н. Мамина-Сибиряка в рассказе «В худых душах»: «Здесь [в Зауралье] живет народ ”естевой“, то есть зажиточный (вероятно, от слова: есть), ”народ-богатей“…».

Таким образом, лексическая история форм 3-го лица настоящего времени вспомогательного глагола быть (есть, суть) очень сложна и многообразна. Эти формы послужили основой образования новых слов, вошедших в состав разных частей речи.

Существительное суть могло образоваться в ту эпоху, когда функции соответствующей формы глагола быть, особенно в книжной речи, стали совершенно неопределенными и опустошенными, т. е. не ранее XVII – начала XVIII в.

Академик М. И. Сухомлинов приводит такое замечание известного грамматиста конца XVIII в. проф. А. А. Барсова, извлеченное из его рукописной грамматики русского языка: «…множественное суть мало употребительно, и кажется как бы дико, что некоторыми, напр. в выражении: суть дворянин или суть дворяне, за существительное имя или за нечто другое, только не за глагол, принималось, да и не в шутку, а в правду – в спор и доказательство» (Сухомлинов, вып. 4, с. 293).

Итак, можно думать, что в XVII – XVIII вв. складывались подходящие условия для переосмысления формы суть, для ее субстантивации в какой-то социальной среде, пользовавшейся книжным языком.

Однако слово суть, ставши именем существительным, тесно сблизилось с лексической системой общерусского литературного языка и, как мы уже отмечали, вошло в ее норму, в активный литературный словарь 30–40-х годов XIX в. Откуда и как оно проникло? Некоторые указания на это можно извлечь из историко-грамматических соображений. Суть – как форма 3-го лица мн. числа настоящего времени от быть – после утраты полной системы спряжения настоящего времени вспомогательного глагола, двигаясь по пути субстантивации, первоначально могла употребляться лишь в строго определенном синтаксическом кругу: в суждениях тождества и в логических определениях понятий. Например, поэты суть гордость нации и т. п.

Вот несколько типичных примеров употребления суть в функции связки в литературном языке XVIII и первой половины XIX в: «Узда простая, звериная кожа в место седла, подпругою придерживаемая, суть вся конская збруя» (Радищев, «Письмо к другу»); «Итальянцами им не бывать, разве потомкам их, а Русскими они уже не суть» (Вяземский, Старая записная книжка, 1884, 9, с. 291).

На форме суть лежал архаический налет отживающей книжности. Конечно, она была больше всего распространена в таких стилях, как официальный, канцелярски-деловой, или в стилях ученой и учебной речи.

Таким образом, превращение архаической формы глагола суть в имя существительное могло произойти только в книжном, письменном языке и, как можно догадываться, в учебно-школьном и канцелярском его стилях (ср. не суть важно).

В. И. Даль, очевидно, на основании личных наблюдений и разысканий, выводил существительное суть из канцелярского диалекта. Там он нашел его историко-семан-тические корни. В «Похождении Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета» В. И. Даль изобразил добродетельного ходатая по делам Ивана Ивановича: «Иван Иванович добирается до самой сущности или, по собственному его выражению, до самого суть. ”Суть“, это был вообще у Ивана Ивановича любимый и вспомогательный вид вспомогательного глагола, словцо, которое он вставлял везде, где не знал, что сказать или написать; так, он говорил например: ты не суть еще барин; мы не суть великие люди, – заменяя этим неупотребительное еси и есьмы, и был уверен, что выразился весьма искусно» (Даль, 1898, 10, с. 47); «Каждое дело разберет он вам по косточкам, по суставчикам, и, несмотря на приказный язык, который излагал сущность, справки, узаконения и заключение, он давал вам верный, прямой и ясный взгляд на дело, и никакие крючки, плутни и путаницы не могли его сбить с прямого тракта. Ничто не развлекало при подобной работе внимания его, ничто не могло заставить его потерять из виду самую суть; словом, ясное и верное понятие, изложенное самым диким, приказным языком, было неминуемым последствием всякого подобного труда Ивана Ивановича» (там же, с. 49); «Если бывало хотели его наперед задобрить, если предлагали ему деньги за неправое дело, то он, покачав головой и взяв с особенною ужимкою напойку табаку, говорил преспокойно: ”Постойте, милостивец мой, мы не добрались еще до самого суть“… Если же дело подходило к концу и решалось не к удовольствию докучливого просителя, то Иван Иванович объяснялся с ним откровенно: ”Не извольте у нас хлопотать понапрасну, – говорил он: – это не такое дело; мы с своей стороны покончили, обработали самую суть и ниже ни одной лазейки вам не оставили“…» (там же, с. 49–50); «Если дело решалось, по мнению Ивана Ивановича, не право, и в особенности без соблюдения даже и наружной законности, то Иван Иванович, осадив лопатки и подав шею свою в хомуте назад, встряхивал табакерку и говаривал: ”Экие, подумаешь, смелые на свете люди суть – даже не то, что Бога, а никого не боятся!“ А если такое решение было следствием искусной подделки и обстановлено было кругом надлежащим образом ссылками и доводами, то Иван Иванович любовался делом этим, улыбался, разбирал его внимательно, прокладывал себе мысленно прямой путь к самому суть и заключал: ”вот тебе и наука нашему брату“…» (там же, с. 50); «С одной стороны он подъедет кумовством; с другой, подползет усердной просьбой и болтовней; с третьей, подвернется через третьи руки уместным гостинцем и, восходя таким образом до самого его превосходительства, суть, не минуя ни одной степени или ступени, верстал дело и, отпировав победу, ложился спать»; «…Он был одарен в высшей степени способностию входить во все подробности чужих нужд и забот, смекать ощупью, по первому приему, самую суть дела…» (там же, с. 53); «Вот, например, как он начал объясняться с кумой своей, с Акулиной, наговорившись вдоволь с Христинькой: ”Акулина Петровна! случай был у нас, матушка, вот таки сущая суть: иду я, то есть от перевозу, так вот, под забором: хотел по делишкам проведать: а уж маленько смеркалось, признаться; вдруг, матушка, фырк из-под ног собака; таки вот собака, да и полно. Я гляжу; что за притча! откуда ей взяться тут – собака не суть важность, да взяться ей неоткуда…» (там же, с. 54); «Не спохватившись, матушка, Акулина Петровна, самую-то суть не разгадаешь; сперва прикинем да примеряем, а там уж отрубить не долго»; «Жительство ему открывается: пусть он у меня на хлебах до самой суть побудет…» (там же, с. 55).

Таким образом, в форме суть была как бы заложена основа сказуемости, фундамент утверждения о чем-нибудь, сердцевина логического определения сущности чего-нибудь. Именно за словом суть следовало указание существенных признаков, входящих в состав определяемого понятия. Любопытно, что в повести В. И. Даля слово суть употребляется то в форме мужского, то в форме женского рода, хотя женский род явно преобладает. Необходимо вспомнить, что в субстантивированном употреблении есть наблюдаются до сих пор в народно-областных русских говорах те же колебания.

Имя существительное суть, оформившись в определенной социальной среде или в строго ограниченном кругу стилей письменно-книжной речи, постепенно входит в активный словарь русского литературного языка первых трех десятилетий XIX в.

Ср. в «Дневнике» А. В. Никитенко (10 февраля 1826 г.); «Мы вообще мало любим останавливаться на предметах и углубляться в их суть» (Русск. старина, 1889, февраль, с. 304). В том же «Дневнике» (8 августа 1834 г.): «Там [в Петербурге] у нас много суетятся, но заботятся только об очищении бумаг, о быстрой циркуляции их, до сути же вещей никто не доходит» (Русск. старина, 1889, август, с. 296–297). У Н. Кукольника в «Дневнике» (10 сентября 1841 г.) о либретто оперы Глинки «Руслан и Людмила»: «Вся суть в литературном отношении – общая связь… Была бы музыка хороша, а до стихов кому какое дело» (Глинка, с. 488). У Ф. М. Достоевского в романе «Униженные и оскорбленные»: «…наконец, среди разных восклицаний, обиняков и аллегорий проглянула мне в письмах и настоящая суть…». У Ф. М. Достоевского в статье «“Свисток” и “Русский вестник”» (1861): «Впечатления мало-помалу накопляются, пробивают с развитием сердечную кору, проникают в самое сердце, в самую суть и формируют человека». У М. Е. Салтыкова-Щедрина в рецензии на «Новые стихотворения А. Майкова» (1864): «Жизнь заявляет претензию стать исключительным предметом для искусства, и притом не праздничными, безмятежно идиллическими и сладостными, но и будничными, горькими, режущими глаза сторонами. Мало того: она претендует, что в этих-то последних сторонах и заключается самая “суть” человеческой поэзии…». У И. С. Тургенева в «Литературных и житейских воспоминаниях» (1868): «Я полагаю, напротив, что нас хоть в семи водах мой, – нашей, русской сути из нас не вывести»; «Друзья-наставники Белинского, передававшие ему всю суть и весь сок западной науки, часто сами плохо и поверхностно ее понимали»; «Ему [Краевскому. – В. В.], например, кто-нибудь из кружка Белинского приносил новое стихотворение и принимался читать, не предварив своей жертвы ни одним словом, в чем состояла суть стихотворения и почему оно удостаивалось прочтения»; «Да, он [Белинский] чувствовал русскую суть как никто».

У Тургенева в рассказе «Довольно» (1865): «Страшно то, что нет ничего страшного, что самая суть жизни мелко-неинтересна – и нищенски-плоска». В романе «Дым»: «Я, пожалуй, готов согласиться, что, вкладывая иностранную суть в собственное тело, мы никак не можем наверное знать наперед, что такое мы вкладываем: кусок хлеба или кусок яда?» (гл. 5).

В «Дневнике старого врача» Н. И. Пирогова: «Но что было бы со всеми нами, если бы ум наш постоянно вникал и вдумывался в самую суть нас самих и всего окружающего нас?»; «В настоящем – не могу ручаться, чтобы мне удалось схватить главную черту, главную суть моего настоящего мировоззрения» (Пирогов Н., 2, с. 56, 5).

Ср. у А. И. Левитова в очерках «Московские “комнаты снебилью”»: «…карательный старик свалил Захара с ног, хвативши его, что называется, в едало, или в самую суть» (Левитов, 4, с. 43).

Но даже в 60-х годах слово суть казалось еще не вполне обычным. Так, В. В. Крестовский в «Петербургских трущобах» подчеркивает его курсивом: «Как бы ни напрягал ты [читатель] свое внимание и свою наблюдательность, желая проникнуть в суть тюремного быта, тюремных нравов – тебе едва ли удастся подметить какую-либо действительно характерную, существенную черту. (…) Внутренняя суть, то есть, все то, что ревниво укрывается от официальных взоров начальства, для тебя останется неизвестно, оборотной стороны медали ты не увидишь…» (ч. 4, гл. 11).

С середины XIX в. имя существительное суть входит в норму лексической системы русской литературной речи.

Опубликовано вместе с этюдами о словах письменность и очерк, под общим заглавием «Из истории русской литературной лексики» в кн. «Доклады и сообщения Института языкознания АН СССР» (1959, № 12). В архиве сохранилась рукопись (20 страниц разного формата).

Печатается по тексту публикации с добавлением одного примера (из романа Тургенева «Дым»), выписанного автором позднее на отдельной карточке, с внесением ряда необходимых поправок и уточнений.

О слове суть В. В. Виноградов упоминает также в своих «Очерках…»: «Нормы стилистических делений зыбки, неустойчивы. “Книжными” становятся многие из тех слов, которые в литературном языке предшествующей эпохи причислялись к просторечию, например: быт, бытовой, бытовать, почин (в значении «инициатива»), суть, рознь, строй, отчетливый, дословный, корениться, обрядовый, противовес, самодур…» (Виноградов, Очерки, 1982, с. 428).

О слове суть см. также комментарий к статье «Впечатление». – В. Л.

История слов : Ок.1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связ. / В. В. Виноградов; Рос. акад. наук. Отд-ние лит. и яз. Науч. совет “Рус. яз.”. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. – М., 1999. – 1138 с. ISBN 5-88744-033-3