Надеяться

Надеяться. В большинстве литературоведческих исследований по атрибуции для доказательства принадлежности анонимного сочинения тому или иному крупному писателю чаще всего ограничиваются лишь указаниями на совпадение или близость идей, даже без детального семантико-стилистического сопоставления и анализа форм их выражения. Именно таким образом приписана Белинскому значительная часть неподписанных рецензий в тех журналах, в которых он был руководящим критиком (см., например, т. 13 Полн. собр. соч. В. Г. Белинского, ред. В. С. Спиридонова, Л., 1948). Те же принципы применялись и по отношению к публицистическим статьям, в которых нашим литературоведам захотелось увидеть «руку» Салтыкова-Щедрина (см., например, т. 8 Полн. собр. соч. Н. Щедрина (М. Е. Салтыкова), М., 1937). Нередко на той же основе устанавливается авторство Герцена по отношению ко многим материалам «Колокола». Правда, иногда, кроме совпадения, сходства или близости идей, для большей убедительности мысли об авторстве какого-нибудь крупного писателя в отношении того или иного произведения в нем выделяются характеристические языковые приметы в виде единичных слов, оборотов, иногда даже грамматических конструкций (без глубокого конкретно-исторического обоснования их индивидуального своеобразия). Сюда относится одно из типичных рассуждений, задача которого доказать, что Н. Г. Чернышевский был автором напечатанного в № 64 герценовского «Колокола» от 1 марта 1860 года «Письма из провинции» за подписью «Русский человек»: «Чернышевскому свойственно употребление родительного падежа после глагола надеяться… Пример такого же употребления находим и в письме» (Берлинер Г. Н. Г. Чернышевский и его литературные враги, М.; Л. 1930, с. 78; см. сообщение Б. П. Козьмина «Был ли Н. Г. Чернышевский автором письма ”Русского человека“ к Герцену?» // Лит. наследство, № 25–26, М., 1936, с. 580). Далее цитируется то место из письма «Русского человека», где автор говорит о либералах, которые «еще надеются мирного и безобидного для крестьян разрешения вопроса». В подтверждение же, что Чернышевскому действительно была свойственна такая форма управления при глаголе надеяться, делается ссылка на его статью «Русская беседа и ее направление», откуда приведена, между прочим, такая фраза: «Нет, этого нельзя было надеяться (соч., т. 9. с. 213)» (там же).

Б. П. Козьмин, отвергая возможность приписать письмо «Русского человека» Н. Г. Чернышевскому, справедливо замечает, что употребление родительного падежа после глагола надеяться (вместо винительного с предлогом на) не было индивидуальной особенностью Чернышевского, что оно было широко распространено и у других писателей того времени. Характерно, что в «Словаре Академии Российской» (1814, ч. 3, с. 1061) при глаголе надеяться обе конструкции – надеяться чего и надеяться на кого, что – признаны равноправными: «надеяться успехов в чем. Он надеется лучшего счастья. На его честность, слово, верность, правосудие можно надеяться».

Более подробную историко-синтаксическую справку о конструкциях глагола надеяться можно получить хотя бы у автора диссертации: «Язык Чернышевского» профессора А. Ф. Ефремова. «Для нашей современности, – писал он, – совершенно необычным, даже странным представляется управление глагола «надеяться» родит. пад., какое находим, например, в романе Чернышевского ”Что делать?“: ”Скоро я убедился, однако же, что надеяться этого – вещь напрасная“ (”Ч. д.?“, 307). ”У него это есть, только он как будто этого не надеется“ (”Ч. д.?“, 72). ”Он никогда не надеялся ее взаимности“ (”Ч. д.?“, 398). В романе этот оборот встречается только в трех указанных случаях – в речи Лопухова и Веры Павловны, но он несомненно является фактом языка самого Чернышевского, как показывают его статьи: ”этого нельзя было надеяться“ (Русская беседа и ее направление // Соч., т. 2, 126) и письма: ”чего можно и не надеяться“ (Лит. наследство, т. 2, с. 333), ”чего она было надеялась“ для своих дочерей (там же, 1878, 520). Больше: такой оборот является фактом языка современников Чернышевского, например, Л. Толстого (”так не похоже на то, чего он надеялся“, см. ”Война и мир“ в соч. под ред. Бирюкова, т. 4, 200).

Данный оборот – результат влияния языковой традиции. Этот оборот «продолжал употребляться не только в первой четверти XIX в., на что указывает Востоков (Русская грамматика, 1831, № 129, с. 180), а даже… и в 60-е годы, но изредка. Его вытеснил винит, с предлогом ”на“, которым чаще, чем родительным, пользовались и Чернышевский с Л. Толстым. Этот процесс вытеснения одного падежа другим происходил и в книжном и в разговорном языке. Интересно, что в сборнике пословиц Даля, появившемся в 1862 году, только в одной пословице при глаголе «надеяться» стоит родительный падеж (”Надейся добра, а жди худа“), в остальных же – винительный с предлогом ”на“ (”На ветер надеяться–без помолу быть“ и др.) (Даль, Пословицы, 1904, 1, с. 21, 23, 94)» (Ефремов А. Ф. Особенности синтаксического управления в языке Н. Г. Чернышевского в исторической перспективе // Уч. зап. Саратовского гос. пед. ин-та: Сб., посвященный 50-летию со дня смерти Н. Г. Чернышевского. Вып. 5, 1940, с. 108).

Однако Б. П. Козьмин из факта неосведомленности наших литературоведов в области истории русского литературного языка делает странный вывод: «Этот пример служит яркой иллюстрацией того, с какой осторожностью надлежит относиться к «стилистическим особенностям» при установлении авторства…» (Лит. наследство, № 25–26, с. 580).

Между тем такое заключение не только нелогично, но и фактически неверно. Ведь история падежных конструкций с глаголом надеяться, привлекавшая внимание еще А. А. Потебни, филологом не может быть использована для показательной характеристики индивидуальных стилей русской литературы второй половины XIX века. Нельзя пренебрегать фактами истории языка и стилистики только потому, что литературоведы их не знают или не умеют ими пользоваться.

(Виноградов. О языке худож. лит., с. 306–309).